Акт второй Тревожная, настороженная тишина. Слабо различимый горизонт. Тучи. Равномерное движение цепи. Музыка передаёт первые звуки боя. В цепи матросской зияют бреши. Видно, как падают подкошенные люди. Не выдержав, матросы метнулись назад. Навстречу резерв. Простой командой комиссар останавливает людей, бегущего Алексея: «Не в ту сторону наступаете, военные моряки! Ну! Ложись!» Полк залёг. Цепь противника идёт, как серая лава. Командир встал и дал «ура». Начатое в ярости, оно медленно вздымается и валом катится вперёд нарастая. Полк с нарастающей стремительностью рванулся на противника, и боевой рёв постепенно затихает в пространстве. Перед нами прошла ночная атака. Музыка передаёт удаляющийся бой и наступление утра у моря. Звуки развёртываются гармонически чисто, входя в кровь. Стоянка полка. Комиссар у себя. Она пишет.
Комиссар (перечитывая). «Дорогая, ну вот я и на месте. Здесь здоровый климат, и моим лёгким наконец вздохнётся. Не знаю, как справлюсь с этими людьми, — народ трудноватый. Откровенно говоря, не сплю ни одной ночи… Думаю, что меня поймут и пришлют хотя бы одного товарища в помощь…».
Стук. Комиссар: «Войдите». Вошёл боцман. Кашлянул, снял фуражку.
Боцман. Дозвольте доложить, товарищ комиссар.
Комиссар. Давайте, боцман.
Боцман (по очереди вынимая бумаги). Так что к подписи — требовательные ведомости на боевое и протчее снабжение, кое необходимо для вновь образованного полка сообразно штатам и положению. Ниже следует (показал) — никак нет, вот это — продовольственная требовательная ведомость.
Комиссар. Давайте. (Просматривая.) Что они себе тут повыписывали! Сливочное масло! Его детям не хватает. А здесь полезнее теперь ружейное масло выписывать, боцман.
Боцман. Так точно. Двадцать пять лет выписывал — до перевороту.
Комиссар (указывая на ведомости). Заново переделаете. Штаты дайте. (Посмотрела.) Правильно… Так… (Подписала.) Возьмите.
Боцман. Могу идти, товарищ комиссар?
Комиссар. Можете, боцман.
Боцман (повернулся, пошёл, возвратился, оставив официальность). Неужли порядок в России начинается?
Комиссар. Будьте спокойны, начался.
Боцман. И флот и армия мало-мальские хоть будут? Чтобы дух был и чтоб вид у людей был? Держава ж! Морду набить, кому хочешь, должна.
Комиссар. Набьёт, боцман. Кому хочешь, и как ещё набьёт.
Боцман. Рад стараться! (Козырнул и вышел.)
Комиссар (возвращается к письму). «…Ну, как будто и всё. Да: привет родному Питеру… Читала, что у вас тиф, береги себя…».
Без стука, улыбаясь, входит Вайнонен.
Вайнонен. С добрым утром, товарищ комиссар.
Комиссар. А, доброе утро, Вайнонен.
Вайнонен. Ты что, всё пишешь? Смотри, голова лопнет. Донесение?
Комиссар. Да, вроде… Пишу, что полк представляет хороший, скажем, удовлетворительный боевой материал, но в своём развитии от других частей отстал, так как находится под большим влиянием трёх субъектов.
Вайнонен. Анархистов, чёртовой сволочи, сат-тана!
Комиссар. Вот-вот. Давайте-ка поговорим. Чем ты это объяснишь — влияние этих «сат-тан»? А ты что тут делал?
Вайнонен. Я… да я… да что я…
Комиссар. Не очень ясный ответ.
Вайнонен. Да-а… Я не очень говорю по-русски. Что тут можно сделать. (Философски.) Я вот сам не знаю: отчего, это, знаешь, один человек имеет власть над другим, а другой нет? Как это выходит?
Комиссар. С тобой о деле говорят? (Встала.) Люди в полку есть. Видал, как дрались… Обдуманно будем действовать — полк наш.
Вайнонен. Ну, давай, давай — как?
Комиссар. Как? А вот как. Прежде всего собрать партийцев. Затем, между прочим, — столкнуть лбами вожака и этого, как его?..
Вайнонен. Алексея.
Комиссар. И, наконец, — прощупать офицера…
Вайнонен. Столкнуть вожака и Алексея?.. Хорошо ли это?
Комиссар. Это необходимо и, значит, хорошо.
Вайнонен (встав). Ну, тогда так можно всё оправдать… Ты не очень кидайся таким. Человек всё-таки на каторге был. И зачем раскол в отряде?
Комиссар. В полку, Вайнонен, а не в отряде, и не раскол, а отбор. И заруби себе: в партийном порядке сделаю я, и ты сделаешь всё, вплоть до уничтожения негодной части полка, чтобы сохранить здоровую. Понятно?
Вайнонен (задумался). А этот, их вожак… Ты его мало знаешь… Это сила, такая хитрая сила…
Комиссар. Не спорю.
Вайнонен. А этот офицер? Стенка об нём страдает. Так прямо и плачет. Я у него обыск сделаю.
Комиссар. Подождешь, я сама займусь им.
Вайнонен. Исповедь ему сделай.
Комиссар. Иди, иди. Он у меня сейчас будет.
Вайнонен. Знаешь, а если он контрреволюционер, то можно «налево», раз мешает. Сразу человек смирный будет.
Комиссар. Иди, сказала. Я разберусь.
Маленький финн уходит. Он встречается с командиром и, полный подозрений, смотрит ему вслед.
Пожалуйста. Вы точны.
Командир. Старое флотское качество.
Комиссар (шутя). Вы удивительны — моряки. Все добродетели — это, конечно, флотские качества?
Командир (в тон). Если не все, то большинство.
Комиссар. Вы давно во флоте?
Командир (несколько вызывающе). На флоте у нас говорят; «на флоте» — двадцать лет. С десяти лет. Если угодно считать иначе — двести лет.
Комиссар. Двести?
Командир. Да. Мы, наша семья, служили ещё Петру.
Комиссар. Да?
Командир. Да. Императору Петру… Есть ряд таких старых флотских семей.
Пауза.
Комиссар. Вчера вы показали себя отлично.
Командир. Профессионально, не больше. (Улыбнувшись.) И потом, присутствие дамы…
Пауза.
Комиссар. Вы можете мне ответить прямо, как вы относитесь к нам, к Советской власти?
Командир (сухо и невесело). Пока спокойно.
Пауза.
А зачем, собственно, вы меня спрашиваете? Вы же славитесь уменьем познавать тайны целых классов. Впрочем, это так просто. Достаточно перелистать нашу русскую литературу, и вы увидите…
Комиссар. Тех, кто, «бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвёт пистолет, так что золото сыплется с кружев, с розоватых брабантских манжет». Так?
Командир (задетый). Очень любопытно, что вы наизусть знаете Гумилёва. Но о русских офицерах писал не только Гумилёв — писал Лермонтов, Толстой…
Комиссар. Ну, знаете, Лермонтов и Толстой были с вами не в очень дружеских отношениях, и мы их в значительной мере сохраним для себя. А вот, кстати, вы сохранили бы искусство пролетариата?
Командир. Вряд ли. Впрочем, если указанный пролетариат сумеет создать второй Ренессанс, вторую Италию и второго Толстого…
Комиссар. А знаете, ничего второго не надо… Будут первые, свои… Для этого даже не потребуется двухсот лет, как потребовалось вам.
Командир. Вы рассчитываете на ускоренное производство, серийно?
Комиссар. Я рассчитываю на элементарную серьёзность и корректность.
Командир. Вы же сами взяли на себя очень тяжёлую обязанность — просвещать взрослых. Мне жаль вас. Мне тоже приходилось просвещать — новобранцев. Я объяснял. (Ироническая игра рук.) Вот тут вера, тут государь — он был, между нами, мягковат, — вот тут отечество — Россия. И немножко о будущем. Обязательно о светлом-светлом будущем. И вам, бедной, приходится делать то же самое: вот тут программа, а тут светлое-светлое будущее… (Зашагал.)
Комиссар (улыбнувшись). Если ничего не изменилось, почему же вы нервничаете?
Командир (горько, недобро). Счастье и благо всего человечества?! Включая меня и членов моей семьи, расстрелянной вами где-то с милой небрежностью… Стоит ли внимания человек, когда речь идёт о человечестве.
Где-то вдалеке играет гармонь, — вероятно, это Алексей.
Могу себя считать свободным?
Комиссар (взяв телефонную трубку). Пришлите Вайнонена.
Командир (выпрямился). Я задержан?
Комиссар (чуть помедлив). Я очень рада, что вы говорили прямо и честно. (Подошла, пожала руку.)
Командир (растерянно). Благодарю вас.
Командир, поглядев на комиссара, вышел. Маленький финн входит.
Вайнонен. Ненадёжный тип, а?
Комиссар. Этого человека не трогать. Понятно?
Вайнонен. Уже проверила? Смотри…
Комиссар. Знаешь, Вайнонен, что я о нём думаю? Он растерян, бравирует, барахтается, но служить он нам будет. Не продаст себя этим господам иностранцам…
Вайнонен. Я что-то плохо понимаю… Ты, может, ошибаешься?
Комиссар. Во всяком случае, можно опираться на него против тройки анархистов. И отчасти пока на тройку против него, если он затеет что-нибудь такое… Ясно?
Вайнонен. Не очень. Я плохо говорю по-русски.
Комиссар (повысив тон). А ты оставь это «плохо понимаю, плохо говорю», а то… (Взгляд.)
Вайнонен (вспылив). Ты что подряд сегодня экзамен делаешь и учишь? (Помолчав, улыбнулся.) Это хорошо… «Ученье — это свет, а неученье — это… это… темнота». Кажется, это так говорят по-русски?
Комиссар. Приблизительно так, Вайнонен. Ты даже русские пословицы знаешь? Алексея позвал?
Вайнонен. Есть позвал. Вон… (Кивок в сторону, где слышна гармонь.)
Комиссар. Давай его сюда.
Финн вышел, позвал. Неторопливо с гармонью входит Алексей. Он занят вариациями и говорит в паузах.
Алексей. Аккордеон называется или гармония. Народный инструмент. Божественный предметов смысле настроения.
Комиссар. Хотела побеседовать, не помешала?
Алексей (усаживаясь). Ничего, не бойся, валяй. Люблю с женским полом о жизни говорить.
Комиссар. Чудная тема. Ты это куда вчера из боя направлялся? Заманивал противника?
Алексей (растерявшись, встал). А… я…
Комиссар. Или, может, у тебя такой приступ классовой ненависти случился, что ты и смотреть на белых не мог, а? Спиной повернулся?
Алексей. Да чего там! Был грех… И на старуху бывает проруха.
Комиссар. Пустяки «старуха». (Подошла близко.) Давай поговорим. Расскажи о себе. Ты откуда?
Алексей (сообразив, начал иронически). Ага! Откуда? Из каких? Мещанин, трудящийся мещанин. Имею мозоль — прошу. Мещанин и по паспорту, и по духу. И идеи мои, так сказать, запретны — с точки зрения официальной.
Комиссар. Ага, исключительная личность? Анархист?
Алексей. Вроде… да… Ну, что еще пояснить? Дерусь я за себя, поскольку я трудящийся мещанин. И в прочих российских сограждан влюблён я мало. Отношение у меня к ним сдержанное. А вам, вероятно, желательны чувства пролетарские и пылкие, и единение. И также желательно, чтоб вам, как комиссару, такие, как я, не возражали?
Комиссар. Отчего же? Многие возражают… Попробуй.
Алексей. Н-да… Вон белые возражают. Антанта возражает — всё-таки сила, — а Россия их лупит, треск идёт.
Пауза.
Комиссар. Один вопрос: за какую политическую организацию ты голосовал на выборах?
Пауза.
Алексей (помолчав). За вас. За список пятый номер. Вы всё-таки получше, чем другие… Хотя тоже ещё посмотреть надо…
Комиссар. Посмотрите. А вы, товарищ, всякий раз в разговоре поначалу разные словесные букеты запускаете? Для впечатления?
Алексей. Как знать, разберитесь. (Смотрит на комиссара пристально, и непонятно, говорит он серьёзно или издевается. Взял опять заиграл — нежно и меланхолически.)
Комиссар. Ну, как этот, новый командир? Подозрителен, а?
Алексей. Ты будь поосмотрительнее с этим высоким благородием. Я его помню.
Комиссар. И он помнит. Ну, а вожак?
Алексей (перестав играть). Что вожак?
Комиссар. У тебя с ним дружба?
Алексей. Не знаю. Не разобрать. На Каледина ходили вместе. Дружба, да какая-то такая…
Комиссар. Так я и думала. Он тебя держит крепко.
Алексей (глянул на комиссара). Но-но, меня! Я боюсь этого бугая?!
Комиссар. Боишься… Да-а, порядок вам нужен.
Алексей (вскочив). Порядок? Научилась? Выговариваешь без задержки: «порядок»! Да людям хочется после старого «порядка» свободу чувствовать, хоть видимость свободы. Вот до сих пор (жест) наглотались этого порядка… по пять, по десять лет… Говорить разучились!
Комиссар. Ты, например, как будто не разучился.
Алексей (улыбнулся). Верно, не разучился. Повторяю за другими: «Вот не будет собственности… Значит, всё будет чудно»… Будет, опять будет… Слушай, ведь в нас старое сидит. Сами только и ищем, где бы чего разжиться, приволочь, отхватить. И во сне держимся за своё барахло! Моя гармонь, мои портянки, моя жена, моя вобла. Человека за кошелёк казнили. Мало — двоих. Исправится ли человек? Переломит ли он себя? Этакая маленькая штучка — «моё». На этой вот штучке не споткнуться бы. Эх, будут дела. (Рванул воротник.)
Комиссар. Легче, форменку порвёшь… Ты что же думаешь, мы этого не видим? Слепые? Мы верим в людей.
Алексей. Мужик не откликнется.
Комиссар. Откликнется. Сидят в деревне вот такие же философы, вроде тебя. «Вожаки»… И разводят: «Я да моё… Сами будем жить… Всех к лешаму… Мужицка слобода…» А что они реально могут сделать для завтрашней экономической… тебе это слово понятно?..
Алексей кивнул.
…экономической потребности страны? Ну?
Алексей. А я откуда знаю?
Комиссар. Кто для мужика надёжен? Либералы, кадеты? Продали они мужика, за полтора гривенника продали… Четыре думы было, четыре раза продали… Эсеры? О земле сквозь кашель поговорили… и в войну мужика вогнали, в окопы, а сейчас к иностранному капиталу побежали.
Алексей (мрачно). Побежали.
Комиссар. Кто остаётся? Ну?
Алексей молчит.
Говори, ну, ну… Спорить — так начистоту. Молчишь? А ответь: кто ему, мужику, крестьянину, реально дал мир? На Западе вон и до сих пор бредят войной, захватами… Кто мужику о земле говорил и эту землю дал? Ну? Попробуй оспорить факты. Мужик, говоришь, не пойдёт? Пойдёт… Не сразу, понятно… мы ему и время дадим: «посиди, посиди, подумай»… Хозяйство будем поднимать. Россию на свет, на воздух выведем. Дышите, люди! И пойдёт твой мужик, умный он: «Нельзя ли с вами в долю?»
Алексей (шутливо, но глубоко). В долю — это он пойдёт.
Комиссар. Именно… Личность ты исключительная, а мусору у тебя в голове много.
Алексей (хитро). А может, я трепался?
Комиссар стоит, вся прямая, здоровая.
Гляжу я на тебя, ты тут всё насчёт принципов перебрасываешься, а я… не стыдно признаться — вот думаю: отчего такая баба и не моя? Отойди, а то…
Комиссар. Опять браком заинтересовался?
Алексей. Брось. Доберусь я до тебя. Вот тайные мысли свои выдаю. (Подходя.) На, слушай, на!
Комиссар (плеснув воды, в стакан). На, выпей воды, на!
Алексей (выпив воду, как водку). А может, я трепался? Ну? Тебя проверяю.
У входа командир и боцман. Они остановились, секунду подождали, затем командир двинулся вперёд, решительно и твёрдо. Алексей обернулся, увидел офицера, прищурился и заиграл на гармошке насмешливо и оскорбительно «Чижика».
Командир (вспыхнув). Молчать! Слушать!
Алексей играет. Комиссар остановил его. Стало тихо.
(Читает.) «Боевая служба требует единства и полного подчинения воле начальника. Многоначалие, установившееся в полку, далее нетерпимо…».
Комиссар. Чего вы хотите?
Командир. Полноты командования.
Алексей даже свистнул. Комиссар насторожился.
Комиссар. Полноты командования? А почему вы читаете? Это какой-нибудь общий документ?
Командир. Я читаю потому, что в Морском корпусе нас не учили болтать на служебные темы. Службу несут — о ней не говорят. Хотя теперь ценится умение болтать. (Кивок на Алексея.)
Алексей (кинувшись). Я тебе поболтаю, белое горло.
На секунду глаза невольно устремляются на чистый воротничок командира. Неизменной манерой своей входит вожак. С ним Сиплый. Он начинает, сдерживаясь, обращение.
Сиплый. В отряде…
Комиссар. В полку.
Сиплый. Не важно — в чём, важно — что… Среди революционных матросов, не запятнанных ничем, бивших везде офицеров, появилось несколько царских холуёв. (Глядит на командира, потом на боцмана.) Шкур! Гнид! Отряд узнал, чего они требуют… Мы бодрствуем. (Комиссару.) Так вот, товарищ, пока не поздно, надо спасать отряд от заразы. Тут был свой дух — революция не может обижаться, — здоровый дух…
Командир. Здоровый? Вы, сифилитик!
Сиплый. А может, такой сифилитик лучше здорового контрреволюционера. (Стуча согнутой ладонью по ладони.) Ответ, комиссар, ответ!
Комиссар. Я…
Командир. Ответ, комиссар!
Алексей. Ответ, ну!
Вожак. С кем пойдёшь?
Комиссар (помедлив). С полком.
Сиплый. Слово?
Комиссар. Слово коммуниста.
Вожак. Повторишь это всем. (Рванул бумагу из рук командира, смял её, швырнул на землю. Комиссару.) Я тебе свою бумагу пришлю. Вместо этой дряни. Подпишешь! (Кивнул Сиплому на командира и на боцмана.) Посмотреть за ними! Потом об их судьбе распоряжусь.
Люди вышли. Сиплый следом за командиром. Комиссар остался один.
Комиссар. Так.
Вайнонен (входя). Дела корявые, комиссар.
Комиссар. Зови наших людей, Вайнонен.
Вайнонен (думая своё). Хотя этот офицер… Дворянская кровь…
Комиссар. Зови людей, Вайнонен, на партсобрание.
Вайнонен. Против вожака? Бой начнём?
Маленький финн быстро вышел.
Комиссар (оглядывая всё). Да-а… Вот так и приобретается опыт, товарищ комиссар.
По одному входят старый матрос, Рябой, за ним ещё несколько человек.
Старый матрос. Что, комиссар?
Комиссар. О делах слыхали?
Старый матрос. Прослышаны.
Комиссар. Что думаете об офицере?
Рябой. Гадина.
Вайнонен. Я же говорил — стенка об нём плачет!
Комиссар. Ты, может быть, помолчишь?
Вайнонен (поворачивая прочь). Я могу и совсем уйти.
Комиссар. Ну?
Маленький финн сел. Сели и другие.
Рябой. Давай к делу. Кого бить надо-то?
Комиссар. Есть сведения: вожак пополненье анархистов вызвал. Ждать надо с минуты на минуту… В другой обстановке, может быть, можно бы с этим вожаком и слова найти, повлиять… Прошлое у него боевое… Но сейчас дело круто: «воспитывать» таких некогда.
Рябой. Давить их всех…
Комиссар. Кого «всех»?
Входит Алексей. Молчание.
Алексей. Кашу варите? Лишний? (Вышел сумрачный, рванув на неразлучной гармони меланхолическое «Яблочко».)
Старый матрос (вслед Алексею). Одинок парень.
Один из матросов. Сам виноват.
Вайнонен. Ну, я могу ещё насчёт офицера что-нибудь сказать?
Комиссар. Упёрся в офицера! Не в офицере, а в нас, в партийной организации, дело. Досиделись вы тут.
Рябой. Да сколько нас: раз, два, да и обчёлся.
Вайнонен. Сколько? Полмира впереди, целый мир позади и товарищ Ленин посерёдке. Мало тебе?
Рябой. Может, пойти «поговорить» с ними? (Двинулся, берясь за наган.)
Входит Сиплый. Рябой остановился.
Сиплый (оглядев всех). Начальник отряда приказал поторопиться… (Комиссару.) И вот приказ, подпиши-ка, друг… Чего смотришь? Это об этом, об офицере… литер ему в штаб Духонина… Ну, да, — на тот свет. (Подал приказ комиссару. Остальным.) А вы что же от массы откалываетесь? Ребята, лучше вместе… (Увидел холодные глаза коммунистов.) Ну, давайте живо… (Вышел.)
Комиссар (прочёл приказ вожака. Сложил его. Порвал). Кто готов пожертвовать головой?
Молчание.
Вайнонен. Зачем?
Комиссар. А бывает, что у партии не спрашивают. (Остальным.) Ну?
Люди делают движение.
Старый матрос (встав). Я.
Комиссар. Питерский?
Старый матрос. Питерский.
Комиссар. Мы поставим тут всё на место… Должны поставить. (Старому матросу.) Ты покрепче, видимо. Будешь говорить перед полком. Если убьют, следующий будет говорить (оглядев всех) Вайнонен…
Вайнонен. Есть. А о чём говорить? Ты инструкцию дай.
Комиссар. А! Только по бумаге умеешь действовать? А по обстановке? Понятно?
Рябой. Чего не понять! Этого убьют, другого убьют, а ты-то что сама?
Комиссар. Я? Я сама и начну, товарищи.
Старшины полка перед нами.
Второй старшина. Москва. Приказ номер тысяча двести пятьдесят: «В том случае, если партизанский отряд отказывается подчиниться порядку, проявляет разнузданность и своеволие или пытается поднять смуту в регулярных частях, этот отряд должен быть подвергнут беспощадной каре. Наше командование должно в таком случае строго и точно рассчитать удар. Разоружение и ликвидация должны осуществляться в кратчайший срок — не дольше двадцати четырёх часов».
Первый старшина. Да, всё это так, но сколько в полку наших, вполне надёжных партийных людей? Едва шесть-семь человек? Их перестреляют.
Второй старшина. Комиссар и коммунисты обязаны при любых обстоятельствах самоотверженно и стойко, показывая личный партийный пример, сделать всё и не ссылаться на трудности.
Вожак, Сиплый и несколько их подручных. Вожак мрачно гудит: «Вихри враждебные веют над нами». Сиплый чистит оружие и вхолостую щёлкает подряд несколько раз курком. Звук холодный, чёткий, выразительный.
Вожак. Может, выпьем?
Сиплый. Мне надо здоровье беречь.
Вожак. Суета, одна суета кругом… Изжога к горлу подходит… Бога нет, людей нет. (На своих.) Разве это люди? Ничего нет.
Сиплый. Зато какая у нас женщина! Вот вся эта волынка кончится, женился бы я на такой.
Вожак. Ха-ха! Грехи бы с ней замаливал. Парня убиенного и старушку? Ан-нархия…
К вожаку подходит матрос: «Там двоих каких-то задержали». Вожак делает знак: «Веди их сюда». Вводят двух задержанных. Привлечённые их приводом, собираются матросы. Пойманные обводят взглядом стоянку полка. Они нигде не видят сочувствия.
Сиплый. Кто вы?
Первый задержанный. Человек.
Сиплый. Скажите — смертный!
Первый задержанный. Как и вы.
Сиплый. Что можете сообщить?
Первый задержанный. Я и мой друг…
Сиплый. Только о себе.
Первый задержанный. Я повторяю: я и мой друг идём из германского плена, из лагеря в Шлезвиге. Мы прошли всю Польшу и Малороссию…
Сиплый. Украину.
Первый задержанный. И нам нужно домой. Наши бумаги у ваших людей. (Жест на конвоиров; бумаги переданы Сиплому, затем вожаку.)
Вожак. Какой чин?
Первый задержанный. Оба офицеры.
Матросы задвигались: «Ага!»
Сиплый. Вы в курсе событий, происходящих в России?
Первый офицер. Как и весь мир. Почему вы так недобро смотрите на нас? У меня нет собственности, это, кажется, больше всего раздражает теперь людей. Я был взят по мобилизации.
Вожак. Дальше.
Первый офицер. Я думал… Я волнуюсь, я так много передумал там… Мне можно говорить?
Один матрос, встав, подошёл вплотную к офицеру.
На меня так глядят… Не надо, не надо так глядеть. Можно говорить, да?
Сиплый. Можете говорить.
Матрос сел.
Первый офицер. Я думал, что наша русская революция будет светлой, человеколюбивой… Здесь, в нашей России, куда мы наконец вернулись, сверкнул первый проблеск человечности… Да?.. Человечности…
Вожак (грубо). А я забыл это слово… И ты забудь!
Первый офицер. Как — «забыть»? О нет, вы ошибаетесь… Человечность должна быть везде… Мне трудно говорить — на меня так глядят… Хотя я всё-таки буду говорить. Мне нужно говорить… Я… вы же сами перенесли войну, всё, и старую службу… Отнеситесь же к нам человечески доверчиво, чисто… Вы сделаете так.
Сиплый. Приятное заблуждение.
Несколько человек засмеялось.
Первый офицер. Мы — простые офицеры… Окопники. Мы хотим понять сущность Советской власти.
Вожак. Ну, довольно. Перейдём к логике. Вы изучали этот предмет?
Первый офицер. Да.
Вожак. Почему молчит этот? (На второго офицера.)
Первый офицер. Он глухой. Контузия.
Матросы поглядели, что-то на нескольких лицах изменилось.
Вожак. Итак, вы офицеры из плена? Идёте домой?
Первый офицер. Да.
Вожак (второму). И вы?
Второй офицер растерянно улыбнулся. Первый показал «да», тогда второй кивнул «да».
Так. Из этого выйдет следующее: идёте вы домой, а придёте к белым, а?
Первый офицер. Мы никуда не пойдём. Ни-ку-да!
Вожак. Если вы не пойдёте, вас возьмут силой. Вы должны достаточно знать эту государственную механику. Логично?
Первый офицер. Но он глухой, а у меня… (И показал покалеченную руку в перевязке.) Потом, почему к белым?.. Ведь идут и к вам. (Кивнул на Беринга, которого заметил в толпе.)
Вожак. К нам? К нам вам ходу нет. У нас единственный такой представитель (поискав глазами командира, которого стережет один из подручных), и мы тоже с ним простимся.
Кто-то посмотрел на командира.
Далее. Всё ваше племя под корень, поголовно истребить надо. Или мы проиграем революцию. Логично?
Молчание.
Второй офицер (неожиданно). Он позволил домой?
Первый офицер (сквозь слёзы отчаяния). Ещё минуту… Я так хотел… Мы читали там… о новой России, о Ленине… Зачем же вы хотите применить такую жестокость?
Вожак. Жестокость… Ха-ха! Да мягче меня и этого (на Сиплого) на свете людей не сыщешь.
Первый офицер. Последнее слово… дайте… умоляю.
Вожак. Это предрассудок буржуазного суда — обманывающая подачка. Не нужно. (Подручным.) Веди «налево»!
Первый офицер (выпрямившись). Тогда… имею честь… кланяться. Покорно благодарю… за предсмертную лекцию.
Второй офицер (первому). Ну, он позволил домой? Отчего ты молчишь?
Вожак. Ведите.
Второй офицер. Он позволил домой? (Вожаку.) Вы позволили? Да? Спасибо… Меня ждут дома.
Старый матрос (выходя перед полком). За что же их?
Движение людей.
Голос. Не трогать их.
Алексей (выйдя к вожаку, указывая на первого офицера). Мне нравится этот человек!
Вожак. Ведите!
Алексей. Не троньте!
Вожак (врезаясь в толпу и спиной тесня офицеров). Ну, а то и защитников… Ведите!
Конвой повёл офицеров.
Алексей (вожаку). Ну, смотри!
Входят комиссар, маленький финн, Рябой и ещё двое.
Вожак. Приказ подписали?
Комиссар (чуть помедлив). Да…
Вожак. Дай.
Алексей. Видала?
Комиссар. Что, в чём дело?
Сиплый. Заволновался. Ликвидируем тут двух.
Старый матрос. Пленных!
Алексей. Комиссар, называется!
Комиссар. Остановить!
Момент, когда решаются судьбы полка. Комиссар оценивает всё, свою участь, участь партийных товарищей, участь полка. Алексей, боцман, старый матрос, Вайнонен и ещё несколько человек кинулись остановить конвой. Идёт нервная передача: «Стой… остановить!» Секунда, другая ожидания. Два выстрела. Тишина.
(Вожаку.) Пленных Красная Армия не расстреливает. Вы это знали?
Вожак. Напрасная мягкость. Каждый должен идти туда или сюда.
Комиссар. Они могли прийти сюда. Такие люди будут приходить к нам. В Красной Армии уже двадцать две тысячи офицеров.
Вожак. Двадцать две тысячи предательств.
Он поискал глазами командира, некоторые также посмотрели на командира; тот ответил холодным взглядом.
Комиссар. Ленин говорит…
Вожак. А я не интересуюсь.
Старый матрос. А следовало бы поинтересоваться распоряжениями Советской власти.
Вожак. Н-ну? Мне хватает и своих.
Возвращается конвой, выполнивший приказ вожака.
Конвоир (негромко). Там один из них крикнул: «Да здравствует революция!»
Вожак. Ну и что? Врал, трусил.
Алексей (полный бешенства). А если нет?
Комиссар (останавливая Алексея и нескольких). Поговорим обо всём этом мирно…
Сиплый. Вот, люблю рассудительных. Садись.
Вожак. Поговорим. Я слушаю общий голос.
Каждый занимает своё место, какое ему нужнее и удобнее.
Ну, говорите.
Люди выжидают, поглядывая друг на друга.
Голос. Поговоришь тут.
Комиссар (вожаку). Ваше превосходство так ценят, что не решаются спорить с вами.
Старый матрос (встав и выходя). Отчего же?
Алексей (опережая старого матроса). О чьём там превосходстве говорят? (На вожака.) Этого? Над кем? Над нами? (Вожаку.) Говорить «позволил»? Тебе послушать хочется? При тебе слишком тихи?.. (Оскорбительно пародируя.) «Почему шум?»
Вожак (Сиплому). Он заболел.
Алексей (на Сиплого). Это он болен. Сифилитик и твой холуй. Я бросаю тебе в морду, в рожу: ты предатель и изменник.
Вожак. Тебя кто научил? (Пытливо глядит на комиссара, старого матроса, Вайнонена.)
Старый матрос (вожаку). Ну, гляди, гляди, властолюбивая скотина. Мы тоже давно наблюдали за тобой.
Вожак. Так, так…
Вайнонен (выдвинувшись к группе нерешительно молчащих людей). Называются военные моряки!.. Молчите? (Горько сплюнул.)
В группе оскорбились.
Голоса из группы. Называемся.
Рябой. Кого тут с грязью мешают? Нас?
Голос. Это кого мы, питерские, боимся? Его? (Жест на вожака.)
Алексей (вожаку). Ты посчитался с желаниями каждого, когда за кошелёк казнили парня? Самосудом, обалдело… Посчитался?
Голос. Нет.
Вожак неподвижен.
Алексей. Ты посчитался с желаниями каждого, когда казнили старуху?
Голос. Нет.
Алексей. Дальше. Ты посчитался с желаниями каждого, когда тебя просили: не тронь эту? (Указывает на комиссара.)
Голос. Нет.
Боцман (на командира). А об них?.. Об себе уж не говорю.
Алексей. И об них. Ты спросил согласие комиссара и других, заявляя, что мы простимся с ним? (Жест на командира.) А двух калек за что сейчас погубил?
Людской гул.
Вожак. Беспорядок кончить! Вы всего не знаете. (Встал.) Открыт заговор. Подробности сейчас будут оглашены. Комиссар, читай.
Вожак}} стал рядом с комиссаром, уверенно. Общее внимание. Удивление.
Комиссар (читает текст, который она тут же на ходу составляет). «Именем пролетарской революции военно-полевой трибунал в составе комиссара полка и назначенных им лиц…»
Сиплый. Каких?
Старый матрос. Не перебивать!
Комиссар, «…рассмотрев дело о бывшем вожаке
Люди посмотрели на Беринга.
Движение.
отряда и признав его, вожака, виновным в казни без суда и следствия бойцов полка, далее неизвестной гражданки, далее двух пленных, а также в неповиновении комиссару, представителю Советской власти, постановляет подвергнуть упомянутого вожака высшей мере наказания…»
Сиплый, по мере чтения приказа, ловит выражение лиц и пятится от вожака. Он предаёт его.
Вожак (выхватил маузер). Измена! Ко мне!
На вожаке повисают шесть матросов. Вожак стряхивает людей с себя. Но маузер вырван из рук.
(Сиплому.) Куда ты?
Сиплый (в тисках Алексея). Я… я… Он меня заставлял.
Вожак. Да вы прочтите, что у неё там! Там же не то… Измена!
Тишина. Комиссар шевельнул пустым листом. Алексей посмотрел, взял лист, повертел, что-то подумал.
Алексей. Написано, как сказано. Сам дал согласие: слушать общий голос. (Кинулся на вожака, таща и Сиплого.) Ну-ка, как ты там говаривал?
Сиплый (в лицо вожаку). Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Алексей (комиссару и другим). Так?
Комиссар. Так.
Тишина.
Вайнонен (достав патрон). Привести в исполнение?
Комиссар. Я думаю, что товарищ Алексей мог бы всё устроить.
Алексей повернулся от неожиданности.
Вожак (порываясь в руках шестерых). Дайте последнее слово! Алексей, брат! Алёша…
Алексей (подошёл, стряхнул руки шестерых, высвободил вожака). Последнее слово? Это предрассудок буржуазного суда, обманывающая подачка. Не нужно. (Вынул парабеллум.) Пошли!
Вожак. Да здравствует революция!
Алексей (поддав вожака плечом). Бро-ось!
Алексей повёл вожака. Матросы ждут. Выстрел.
Боцман. Прими, господи, душу усопшего раба твоего.
Вайнонен (комиссару, который стоит как-то задумчиво). Слушай, что ты опять там думаешь? Ей-богу, голова лопнет.
Комиссар. Какое тебе дело, Вайнонен? (Командиру). Товарищ командир, вы освобождены. Приступите к исполнению служебных обязанностей.
Командир (выпрямляясь). Есть.
Неожиданно песнь откуда-то, ближе, ближе. Голос: «Подкрепление анархистов!» С шумом и привычной безнаказанностью вваливается группа новых матросов в походном, небрежно носимом снаряжении.
Главарь пополнения анархистов. Товарищам отрядничкам — привет. Анархыстам! Вот навэрбовал красавцев. Варфолломейевские ночьки дэл-лать! На поддержьку дорохому вожачьку! (Заметил женщину и Беринга.) А этых игде поймаллы? (Весело и жестоко разглядывает комиссара и командира, не подозревая ничего.) Офицэр и с супругой? Чьто — попались? Счяс похаварим… (Сиплому.) О, братан, здорёв? Где вожак? Тысячю лэт его не видал! Как его здэровье? Его всё мучила исжоха. А теперь как?
Сиплый. Теперь больше не мучит.
Главарь. Чиво ты не разхаворчивый?
Комиссар. Объясните ему! Покороче.
Сиплый. Мм… Вот что… Кокнули твоего вожачка, да, да. Убрали. Сволочь он был.
Главарь. А у тебя прохрессивный паралыч ужже сюда добрался? (Показывает на череп.)
Сиплый (оттолкнув руку). Ладно, моё дело, куда добрался…
Алексей возвращается. Швырнул на землю фуражку, пояс и кобуру вожака.
(Главарю.) Узнаёшь?
Главарь пришедшей группы смотрит и вытягивает шею судорожным движением.
Главарь (своим). Братва! Измена!..
Группа зашумела.
Вайнонен. Ну, вы, осколки… Тихо… Ваша лавочка кончена, теперь служба начинается. А то по лишней дырке в голове сразу вам сделаем.
Группа видит силу: полк.
Комиссар. Боцман, займитесь ими.
Боцман. Есть! (Пополнению.) Становись! Направо рравняйсь! Отставить! Не дыхай там! Н-ну! Направо рравняйсь! Смир-рно, рравнение на середину!
Группа стала смирно. К ней подходит комиссар.
Комиссар. Здравствуйте, товарищи!
Главарь. Привэт.
Комиссар (подходя ближе, строго). Ещё раз… Поучитесь… Здравствуйте, товарищи.
Нестройный ответ. Полк шевельнулся угрожающе: «Ну-ну!»
(Пополнению.) Плохо. Ещё раз здравствуйте, товарищи.
Группа (чувствуя, с кем имеет дело, после паузы). Здрас-сс!
Комиссар. Так. Поздравляю с прибытием в Первый морской полк регулярной Красной Армии!
Группа. Служим трудовому народу.
Боцман. А-а-а, вспомнили…
Командир (комиссару). Ну, знаете, — поразительно быстро.
Комиссар. Да, значительно меньше двухсот лет понадобилось.
Сиплый (непринуждённо присоединяясь, командиру). Да, да… Вы нас узнаете. Побольше бы таких коммунистов. (Похлопал комиссара по плечу.)
Боцман (заметив). Ну, ты, встань в строй!
Комиссар. Выступаем в поход, товарищи.
Полк стоит чётким массивом. Он двинулся. Ритмы волнующи и широки.
Ну, товарищи, теперь — первое здравствуйте в регулярной Красной Армии!
Полк даёт громовой ответ. Он звучит как первый крик могучей армии. Движение полка прекрасно.
